Бескорыстное насилие
Асмик Новикова, руководитель исследовательских программ фонда «Общественный вердикт» о милицейских пытках: "Есть вполне официальное определение пытки, его дают международные документы ООН и Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Мы исходим из этого определения. Пытка - это некий набор действий, совершаемый должностным лицом либо при попустительстве должностного лица, который происходит, как правило, для достижения служебных целей. Есть еще «жестокое обращение» - это чаще всего просто жестокость ради жестокости или что-то совершаемое без злого умысла, но все равно недопустимое. То есть, если человека на месяц запихнули в тесную камеру, где нет света и очень душно, это тоже расценивается как жестокое обращение".
Асмик Новикова, руководитель исследовательских программ фонда «Общественный вердикт» о милицейских пытках.
- Что входит в понятие «пытка» с юридической точки зрения? С чем конкретно борется фонд «Общественный вердикт»?
- Есть вполне официальное определение пытки, его дают международные документы ООН и Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Мы исходим из этого определения. Пытка - это некий набор действий, совершаемый должностным лицом либо при попустительстве должностного лица, который происходит, как правило, для достижения служебных целей. Есть еще «жестокое обращение» - это чаще всего просто жестокость ради жестокости или что-то совершаемое без злого умысла, но все равно недопустимое. То есть, если человека на месяц запихнули в тесную камеру, где нет света и очень душно, это тоже расценивается как жестокое обращение.
В России пытка входит в УК, но как общеуголовное, а не должностное преступление. Ну это, например, если сосед-сварщик будет пытать своего соседа-крановщика. Смысл пытки просто выхолащивается. Поэтому наш фонд, представляя интересы заявителей, всегда добивается возбуждения уголовных дел по 286-й статье УК - это превышение должностных полномочий с применением насилия, спецсредств и т.д. Для нас важно, чтобы была именно эта статья, потому что тогда ответственность несет представитель государства, а не просто гражданин. И тогда расследованием должностных преступлений занимается Следственный комитет, а не МВД.
- И что, Следственный комитет как-то особенно преуспел в борьбе с пытками?
- Вот сейчас, когда Александр Бастрыкин создает спецподразделение для расследования преступлений, совершенных сотрудниками правоохранительных органов, есть шанс, что ситуация изменится. Кампанию по сбору подписей под петицией к Бастрыкину о том, что надо создать спецподразделение, инициировали мы, правозащитники, при поддержке журналистов. Посмотрим, что из этого в результате выйдет.
Надежда есть. Следственный комитет - относительно новая структура. У них политика приема на работу молодых сотрудников, они стараются не брать людей с другим бэкграундом. Верная стратегия: мы берем молодых, не имеющих опыта работы нигде, мы сами создаем тех профессионалов, которые нам нужны. Другое дело, что до сегодняшнего дня в реальности это практически не работало - по многим причинам. Из-за дикой совершенно нагрузки. Из-за неэффективной системы отчетности, которая на практике создает ситуацию, когда возбуждаются только те дела, которые нельзя не возбудить (убийство, например), и дела, по поводу которых следователь уверен, что они не развалятся в суде. А это значит, что дела по пыткам, которые сложно расследовать, по которым тяжело собирать доказательства, как правило, не возбуждались.
В СК есть молодые следователи, которые честно пытаются работать профессионально, у них есть драйв, но вот не умеют. А бывает, что и не хотят - не хотят возбуждать дела в отношении полицейских. Потому что они зависят от них - ведь СК занимается не только пытками. Все тяжкие статьи - убийство, изнасилование, это все у СК. И они зависят от полиции, потому что оперативники полиции раскрывают эти преступления. Не следователь ищет свидетелей, например, а оперативник. И когда к следователю приходит гражданин и говорит, что вот такой-то опер меня пытал, у следователя случается дикий конфликт интересов. Следователь говорит: я, как нормальный следователь, должен, если опер это сделал, его реально привлекать, а кто мне раскрывать-то будет? Что делать? Да и получается, что привлекать к уголовной ответственности приходится коллег по работе,- неприятная чисто по-человечески ситуация. Вот эти проблемы новое подразделение и должно решить.
- Александр Бастрыкин оперативно откликнулся на предложение правозащитников, это связано с тем, как общественность отреагировала на казанское дело?
- На месте казанской истории могла оказаться любая другая. Да, мы воспользовались предельным общественным вниманием. Но это поразительно - как будто журналисты только сейчас узнали, что у нас пытают. Уже восемь лет мы пишем про пытки в милиции, журналисты берут наши пресс-релизы, и чаще всего потом выходят материалы. А казанское дело сработало как какое-то откровение для всех… Думаю, что сыграло роль то, что человек погиб, сам способ пытки, шокирующий своей омерзительностью. И все это после того, как МВД уже отчиталось об успехах реформы. Получилось, что успехи реформы оборачиваются такими «яркими» событиями.
А вот Вячеслав Мереха, который обратился в фонд «Общественный вердикт», выжил. Но стал инвалидом, над ним издевались и насиловали тоже - только не бутылкой из-под шампанского, а черенком от швабры. Мы про это распространяли информацию - и почти, в сравнении с казанским делом, никакой реакции.
С Мерехой вот как было: он сильно пьющий, и его мать позвонила участковому и попросила поговорить с сыном, чтобы он за ум взялся. Через какое-то время приехала милиция и забрала Мереху спящего, прямо из кровати. На мой взгляд, это совершенно незаконное задержание - мать же не сообщала о правонарушении, она просила провести воспитательную беседу. Ну вот, его отвезли в отделение и стали воспитывать. Пытали, издевались, поджигали зажигалкой пальцы. Когда он был уже в бессознательном состоянии, они поняли, что перестарались, загрузили его в багажник машины и отвезли в другой отдел милиции. Мол, пускай другие вызывают скорую - к нам это не имеет отношения. Если на скорую попадает человек с травмами, явно полученными насильственным образом, врачи обязаны сразу сообщить в милицию, а милиционеры из другого отделения могли уверенно сказать, что ничего не знают.
К нам обратилась его сестра, он сам инвалид сейчас, после всего… Она не хотела так это оставлять. Местные следственные органы до сих пор не могут установить милиционеров, которые это сделали. А он в лицо их всех знает, это же поселок, все всех знают - а они не могут установить. Мы провели свое расследование, привозили Мереху в Москву за собственные деньги, чтобы сделать экспертизу. Сейчас коллеги ездили в Пятигорск, там был круглый стол, который был целиком посвящен делу Мерехи.
- Получается, что есть дела, которым не хватило внимания СМИ, и они не двигаются, а если все будут о них кричать, это сработает?
- Одна из ключевых задач «Общественного вердикта», то, чего не было раньше у профильных организаций, - это профессиональная служба по связям с общественностью. Важно не просто наказать преступников в погонах за пытки, а об этом рассказать. Когда следственные органы понимают, что к делу привлечено общественное внимание, им сложнее спустить его на тормозах. Внимание общества работает. Но СМИ не любят брать дела, которые еще на стадии рассмотрения. СМИ интересны приговоры.
Например, практически все написали о деле Предтеченского. Его интересы представлял наш фонд. Предтеченский ехал в Питере по трассе, обогнал сотрудников полиции, им это не понравилось, они притормозили, стали избивать, потом оттащили в лес, машину подожгли. Их посадили на шесть лет. Плюс Предтеченский получил компенсацию в 1 миллион 109 тысяч 776 рублей. И о приговоре написали очень многие СМИ - и петербургские, и федеральные, и интернет-издания.
А вот дело, с которым пока ничего не получилось,- дело Щиборща. Он был экономистом, аналитиком, пользовался в своих кругах большим авторитетом. Он страдал от психического расстройства. У него случилось обострение, родители настаивали на госпитализации, он отказывался, они обратились к врачам, в диспансер, те выдали направление на недобровольную госпитализацию. По закону она осуществляется по решению суда, так как приравнивается к лишению свободы. Человека госпитализируют и в установленные законом сроки назначают судебное заседание для решения вопроса о госпитализации. То есть изначально врачи приезжают за человеком и отвозят в больницу, далее суд должен решать, насколько недобровольная госпитализация была законной. Врачи должны приезжать в сопровождении сотрудников милиции. А тут первой приехала милиция, врачей не было, и Щиборщ испугался - он не понял, что это за люди. Напал на одного с ножом, поцарапал его. А те вызвали спецназовцев, которые выбили дверь в квартире и так его задержали, что он умер. Человек психически нездоровый - и государство вместо того, чтобы обеспечить его госпитализацию, его просто убило. Это дело уже длится и длится, и вот недавно только возбудили уголовное дело в отношении этих омоновцев. Но оно пока еще далеко не закончено, экспертиз была масса - например, имеется одна, по которой получается, что Щиборщ сам так упал, что ударился головой и умер. Наша экспертиза говорит, что смерть наступила в результате ударов тупыми предметами. Например, ботинками. Его обыкновенно забили. А наши следственные органы, они не могут это доказать. Этим делом мы занимаемся уже давно очень. И расследование движется очень медленно.
- А Европейский суд по правам человека - он может в таком «нерешаемом» деле помочь?
- Может, но надо понимать, что Европейский суд не может вмешиваться в суверенитет государства. Он говорит государству своими постановлениями: ребята, так нельзя. Не должны нарушаться права. А вот как вы в своей системе государственной придумаете механизм обеспечения этих прав и предупреждения вообще подобных нарушений - это ваше дело, главное - нарушения не должны повторяться.
Вот чтобы не было повторов, нужно исполнять постановления Европейского суда. Здесь начинаются проблемы. Наше государство исправно выплачивает компенсации, потому что это просто. Ничего не требуется. Из бюджета на счет человека деньги перевести. Заплатил - и спи спокойно. Но исполнение этим не исчерпывается. Цель исполнения - изменить практику так, чтобы она не порождала аналогичных нарушений. Учитывая, что Россия проиграла уже более двух десятков однотипных дел только по пыткам в милиции (полиции), можно сделать вывод, что никаких системных изменений не произошло.
Самое первое дело в Европейском суде по пыткам в милиции - это дело Михеева. Он выжил, теперь инвалид в кресле-каталке. Когда все произошло, ему было 20 с небольшим. Они возвращались с другом, из области ехали в Нижний Новгород и на трассе взяли девушек, которые голосовали,- те попросили их подбросить до города. Ну, окей. И на полпути до Нижнего Новгорода одна из девушек попросила ее высадить, потому что она решила пойти к каким-то знакомым. Ее высадили, а через некоторое время к Михееву пришли оперативники - давай, типа, сознавайся, что ты изнасиловал и убил девушку. Михеева задним числом уволили из ГАИ (он был гаишник) и стали его пытать, чтоб он сознался. Пытали его зверски. До того, что он не выдержал, выпрыгнул из окна отдела. Упал на мотоцикл - перелом позвоночника. А через девять дней девушка вернулась домой.
В Европейский суд он обратился, когда прокуратура (тогда эти дела расследовала прокуратура) отказалась возбуждать дело - кажется, в 28-й раз. И как только суд принял дело к рассмотрению, тут все зашевелилось, Михееву стали предлагать мировую, но он уперся. В результате Михеев получил 250 тысяч евро. Но на этом все кончилось. Он до сих пор живет не на первом этаже, в доме без лифта - никто и не подумал переселить его или оборудовать ему какой-нибудь подъемник. И никаких особенных мер не было принято, чтобы нарушения, аналогичные тем, которые были рассмотрены, больше не повторялись. Какие-то конкретные проблемы, может, и решаются, а системная проблема - нет.
- Вы занимаетесь этим много лет. Вы можете объяснить, откуда берется эта жестокость?
- Наверное, это получается за счет того, что насилие в милиции стало нормой. Люди перестают себя «ловить», не срабатывают механизмы социального контроля. Очевидно, что есть системный сбой - в самых разных регионах самые разные люди страдают от издевательств, совершенных похожим образом в похожих обстоятельствах. Значит, есть набор условий, единый для всей системы, который создает такую девиацию. И в этот набор, безусловно, входит то, что насилие не табуировано. Отсюда издевательское отношение не только к подозреваемым, но даже и к потерпевшим.
Кроме того, безусловно на это «работает» система управления и оценки, пресловутая палочная система, которая никуда пока не делась из полиции. К каким последствиям она приводит, много сказано и написано, но пока эта проблема не решена. Хотя в рамках реформы трижды меняли правила оценки работы полиции, но как ни меняют, всегда получается тот же принцип - не качественный, а количественный, когда полицейский должен предоставить конкретное число раскрытых дел, а уж как он этого добился - обманом, подставами, кулаками,- неважно. Пока не изменятся практики управления, постановки служебных задач и прочее, система в нынешнем ее состоянии будет и дальше порождать такие случаи незапланированного насилия: кто-то ударит задержанного кулаком по морде, а кто-то - опустится до полной мерзости.
Важно понимать, что эта жестокость абсолютно «бескорыстна». Ужас сегодняшнего положения дел, показатель полной недееспособности системы - как раз немотивированность насилия. Ты можешь быть никем, не иметь ни бизнеса, ни влиятельных родственников, ничего, но тебя в полиции изобьют или даже убьют. Но и если ты богат - откупиться ты тоже не успеешь. Это немотивированное насилие. Не мотивированное ничем, в том числе финансовой заинтересованностью. Насилие ради насилия.
