«Попадая в колонию, осужденный перестает быть личностью»

«Как изменилась обстановка в колонии после того, как летом 2018 года было возбуждено уголовное дело [дело о превышении должностных полномочий с применением насилия, обвиняемыми по делу проходят 15 бывших сотрудников администрации ярославской колонии ИК-1, включая начальника колонии и его заместителя]» - этот вопрос адвокат Сардора Зиябова задаёт всем свидетелям - сотрудникам двух ярославских колоний ИК-1 и ИК-8. В ответ мы слышим: «Ситуация ухудшилась, все боятся оказаться по другую сторону решетки, выросли риски оказаться на таком видео [видео избиения Евгения Макарова 29 июня 2017 года в комнате воспитательной работы, опубликовано Новой газетой 21 июля 2018 года]».

Два февральских дня я провела в Заволжском районном суде города Ярославля на судебном процессе, где обвиняемыми проходят бывшие сотрудники исправительной колонии №8 Сардор Зиябов и Дмитрий Никитенко. В ноябре 2016 года они приехали в колонию № 1, чтобы провести обыск в отряде строгих условий содержания - выделенный участок колонии, где содержаться заключенные-нарушители. Этот «обыск» фиксировался на видео, которое было опубликовано в СМИ. На видео заключённых заставляют бежать по коридору мимо сотрудников, которые их подгоняют с помощью ударов руками и ногами. У некоторых фсиновцев на руках белые перчатки, в руках резиновые дубинки. Запись заканчивается на том, что один из сотрудников заглядывает в камеру и просит у заключенного простыню. Передает ее коллегам: «Вот эта пойдет? Намочи ее. Вон раковина».

После публикации видео в августе 2018 года Следственный комитет возбудил уголовное дело по факту превышения должностных полномочий с применением насилия (ст. 286 ч.3 Уголовного кодекса РФ). Обвиняемыми по делу проходят Сардор Зиябов и Дмитрий Никитенко. Потерпевшими признаны трое заключенных. Интересы одного из потерпевших - Артура Гукасяна представляет адвокат Фонда «Общественный вердикт» Ирина Бирюкова. Судебный процесс по делу начался 16 января 2020 года.

В суде шел допрос свидетелей обвинения - шестерых сотрудников из колоний №1 и №8. Сразу после возбуждения уголовного дела на первых допросах они подтверждали, что на видео они наблюдают удары руками и ногами. Сейчас в суде все как один не видят нарушений, не видят избиений, считают, что руками сотрудники колонии «сопровождают заключённых», «задают направление движения заключённых», а про ноги - так это не удары ногами, а их имитация или просто замах без физического соприкосновения с телом заключённого.

Прокурор пытается понять, почему же у всех свидетелей так резко поменялись показания. На этот вопрос гособвинителя следуют однотипные ответы, что следователь несколько раз переписывал протокол и писал так, как ему хотелось. Логично, что после такого ответа прокурор пытается понять, почему же тогда свидетели подписали эти протоколы и не внесли в них ни замечания, ни несогласия. Тут у свидетелей тоже есть заготовка: было жарко, устал, был после дежурства, допрос был несколько часов, быстро прочитал, подписал и ушёл домой.

Но самое интересное в этих допросах даже не то, как отрепетировано свидетели отказываются от своих показаний во время предварительного расследования и насколько повторяющиеся показания дают сейчас. Самое интересное, это ответы свидетелей на уточняющие вопросы про обстоятельства того «обыска». Из ответов наблюдателю становится ясно, что с точки зрения сотрудника колонии ничего особенного или неправильного в тот день «обысковых мероприятий» не происходило.

Много вопросов крутится вокруг того, почему заключенные бежали по коридору сквозь линию сотрудников. Свидетели говорят, что правилами внутреннего распорядка (ПВР) установлено, что передвижение заключённых осуществляется строем, но если сотрудники администрации требуют передвигаться бегом, то это не противоречит ПВР. Далее все свидетели утверждают, что передвижение бегом - это уже устоявшаяся практика в колонии. Так сотрудники администрации борются против возможного общения между заключенными, а также против передачи запрещенных предметов. Ни один из допрошенных в эти два дня свидетелей не усомнился в правильности и адекватности сложившейся практики. На вопросы гособвинения, зачем нужно было подгонять заключенных, если они уже бежали, допрошенные свидетели отвечали:

«Так чтобы быстрее бежали, кто-то бежал, кто-то ещё нет»;
«Это злостные нарушители, расшатывают режим, может возникнуть намного больше противодействий и провокаций с их стороны, чем со стороны осуждённых с жилой зоны, поэтому их надо подгонять. На моей практике было, что такие осуждённые действуют медленнее, медленнее собираются, я как оперативник воспринимаю это как воспрепятствование».
На вопросы адвоката потерпевшего о том, как должен поступать заключенный, если сотрудник отдает незаконный приказ, сотрудники молниеносно реагировали недоумением: «что значит незаконный приказ, у нас все приказы законные, незаконного просто быть не может». И не могли толком ответить, что же все-таки делать заключенному, если приказ незаконный. Звучали «формулы из учебника» о том, что заключенный имеет право обратиться с жалобой к руководству.

А вот уже на уточняющие вопросы адвоката потерпевшего, что же все-таки делать в ситуации «вот бежит осуждённый по коридору, сотрудник даёт ему незаконное указание, куда ему бежать?», допрошенные сотрудники колонии так не смогли ответить ничего определенного. Только то, что осужденный может потом обратиться к руководству и к различным уполномоченным органам с жалобой. Здесь уже судья задал уточняющий вопрос - что же делать заключенному, если в этот момент нет никого рядом из руководства? Ничего конкретного свидетели не смогли пояснить суду. Примечательный фрагмент допроса (привожу его полностью) иллюстрирует распространенную среди сотрудников колонии «профессиональную» установку, настолько крепкую и привычную, что они, сами того не замечая, транслируют ее в показаниях в ходе судебного допроса:

Гособвинитель: что Вы видите на видео в этом фрагменте?
Свидетель: осуждённый агрессивно идёт на сотрудника.
Суд: из чего Вы сделали вывод, что осуждённый идёт агрессивно?
Свидетель: ну он сначала шёл в одном направлении, потом развернулся и пошёл обратно.
Суд: это значит агрессивно?
Свидетель: ну команды разворачиваться не было. Значит агрессивно. А вдруг он напасть хотел на сотрудника?
Суд: посмотрите внимательнее. Вы видите, что у осуждённого руки за спиной?
Свидетель: да, вижу.
Суд: как он мог идти агрессивно с руками за спиной?
Свидетель: ну я ж не знаю, что у него на уме.
Суд: то есть, достаточно сотруднику просто подумать, что осуждённый может идти агрессивно и напасть, чтобы применить физическую силу? А если он у вас что-то спросить хочет или пожаловаться на незаконные действия другого сотрудника, вы думаете, что он напасть на вас хочет, вы ему сразу под дых?
Свидетель: а разве у нас могут быть незаконные действия?

Отдельного внимания заслуживают вопросы адвоката подсудимого Зиябова о порядке использования видеокамер и видеорегистраторов. Всех допрошенных в эти два дня адвокат спрашивал, бывают ли случаи, когда сотрудники просят выключить запись. Допрошенные отвечают, что да, такие случаи бывают, и происходит это из соображений безопасности сотрудников, чтобы им потом не мстили. На вопросы суда, как наличие записи может ухудшить безопасность сотрудника, если заключенный его и так видит, допрошенные не смогли дать пояснения. А на вопрос представителя гособвинения, правильно ли он понимает логику, что для безопасности сотрудников видеокамеры должны быть всегда отключены, сотрудники отвечают утвердительно.

Теперь печальные выводы. Эти два дня наблюдения за допросами сотрудников колонии для меня стали убедительными свидетельствами и того, что в колонии всегда прав сотрудник, и что видеонаблюдение сотрудники воспринимают не как меру защиты прав заключенных, а как угрозу для себя, и что единственные инструменты в арсенале работы с заключенными, особенно, если они считаются злостными нарушителями, - это жестокость и насилие. И главное, показания сотрудников колонии не оставляют сомнений в том, что, попадая в колонию, осужденный для них перестает быть личностью. И я убеждена, что это серьезнейшая проблема, не разрешив которую, устойчивых изменений сложно будет добиться.

Наталья Таубина, директор фонда «Общественный вердикт»